В марте мэтру российского кинематографа исполнилось 82 года.

На 83 году жизни умер известный режиссёр Станислав Говорухин. Об этом в четверг, 14 июня, сообщили российские СМИ со ссылкой на председателя Госдумы Вячеслава Володина. По словам политика, Станислав Говорухин скончался «в 10:37 в санатории «Барвиха» после тяжелой и продолжительной болезни». Он боролся до конца с болезнью, но она его победила, сказал Володин. Депутаты минутой молчания почтили память своего коллеги, занимавшего до последнего времени пост главы комитета по культуре.

Станислав Говорухин снял множество художественных, художественно-публицистических и публицистических фильмов. Наиболее известные из его режиссёрских работ — фильмы «Вертикаль», «Место встречи изменить нельзя», «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», «Десять негритят», «Ворошиловский стрелок», «Благословите женщину». Кроме того, Говорухин работал как сценарист. Он написал более двадцати сценариев к фильмам, среди которых «Контрабанда», «Пираты XX века», «Вторжение», «В поисках капитана Гранта».

В 90-х годах Станислав Говорухин пришёл в политику. Он был депутатом Государственной думы Федерального собрания Российской Федерации I—VII созывов. В декабре 2011 года возглавлял предвыборный штаб Владимира Путина на президентских выборах. В июне 2013 года Станислав Говорухин стал одним из сопредседателей Общероссийского народного фронта.

Станислав Говорухин: «Мне кажется, что где-то записано, когда я умру, во сколько и от чего» Не стало ещё одного героя наших интервью — 14 июня 2018 года ушёл из жизни Станислав Говорухин. В этой беседе, которая состоялась более 10 лет назад, почему-то речь с вопроса про здоровье и курение перешла к фатализму в отношении к себе, своей жизни и смерти.

 – Станислав Сергеевич, мне почему-то запомнилось, как в одной телепередаче вы рассказывали, что занимаетесь спортом и следите за своим здоровьем. Непонятно – как это может сочетаться с тем, что вы курите?

– У вас неверная информация. Никакой физкультурой я не занимаюсь, и у меня нет никакого здорового образа жизни – ем, когда придется, чаще всего на ночь. И ещё много пью. Вчера раз 15 приложился к бутылке виски. Никаким спортом, кроме карт, бильярда и шахмат, я тоже не занимаюсь.

У меня вообще такое ощущение, что я провожу эксперимент на своём организме – сколько он может выдержать такой беспорядочный и безобразный образ жизни? Причём провожу уже очень много лет. Курю я много, если перевести с трубки на сигареты, то получается три пачки в день. Так что, я скорее экспериментатор, чем рациональный человек.

– Не пробовали перейти на режим – завтрак, обед…

– Может быть, я тогда загнулся бы скорее. Я фаталист, мне кажется, что где-то записано, когда я умру, во сколько и от чего. Помните, как в «Мастере и Маргарите»? «Когда я умру, никому не известно», – сказал буфетчик. «Тоже мне, бином Ньютона! – сказал ему Коровьев. – Вы умрете 25 августа 1938 года от рака печени во второй клинике МГУ». Но я не хочу знать, когда это случится со мной.

– Если проследить хронологию, то перерыв между выходами новых фильмов обычно два года.

– Когда я работал в думе, то он был у меня больше. При советской власти я снимал фильмы раз в два года. Потом ушёл в парламент и был занят работой там. За 10 лет, пока был в парламенте, снял всего полторы картины.

Сегодня на подготовку к фильму тоже уходит год. Раньше этот год уходил на утверждение сценария в Госкино, на то, на сё. Сегодня больше времени уходит на поиск денег, это может быть и год, и три года.

– Вы упомянули думу. По депутатскому креслу не скучаете?

– Нет. Те три срока, которые я отбывал там, были очень активными. В 1996 году, когда я возглавил комитет по культуре, кинематограф находился в ужасающем состоянии. По «Мосфильму» бегали крысы. Представляете, женщина одна не могла пройти тут по коридору. Все студии были закрыты. Пустой «Мосфильм» – это было страшное зрелище. «Ленфильм» и киностудия имени Горького были в ещё худшем состоянии. Разруха была, как после войны. Да и сама культура находилась в бедственном положении.

Именно тогда мы приняли закон о государственной поддержке кинематографа, с тех пор кино стало расти как на дрожжах, расти и пухнуть – появилось частное финансирование. Сегодня кино стало выгодным делом.

Ещё мы освободили кинематограф от НДС на века, это записано в Бюджетном кодексе. Это очень повлияло на возрождение нашего кино. Возможно, были и другие причины, но те, что я назвал, были главными. Могу ещё сказать, что до моего прихода в парламент культура финансировалась на 50-60 процентов. В последние годы она уже финансируется на 100, а то и на 120 процентов за счёт дополнительных доходов.

– Сейчас бываете в думе?

– Иногда.

– Не коробит отсутствие в думе ярких личностей?

– Думу всегда ругали за отсутствие в ней лиц. Между тем, там были и нобелевские лауреаты, прекрасные ученые, замечательные военачальники и настоящие художники. Но очевидно, что сегодняшний парламент избран не демократическим способом и не может отстаивать интересы народа.

У нас не появляются и не могут появиться новые политики, ибо на самом низком уровне всё решают деньги и административный ресурс. Как же так? У нас что, нет людей образованных и способных управлять государством? Есть. Но они никогда не смогут подняться в высшие эшелоны власти, потому, что их зарубят в самом начале.

– Вы всегда критикуете власть, а она никак вам не отвечает за вашу критику.

– Во-первых, я говорю правду, то, что думаю, то, что очевидно каждому. Кроме того, мне кажется, что это обязанность художника – критически относиться к власти. Особенно когда власть недостаточно заботится о своём народе.

– Для этого вы и пошли в думу. Но вот непонятно: как вам удалось в первый раз стать депутатом, кажется, от компартии, а во второй – от лужковского «Отечества»?

– У вас неправильная информация. Я никогда не был ни членом КПСС, ни КПРФ. В первый раз я был в думе председателем фракции ДПР. В тот период, когда наша продажная интеллигенция лизала задницу разрушителю и пьянице Ельцину, я активно выступал за народ. Наверное, в моей фразеологии появлялись фразы, которые говорили и коммунисты. Но только и всего. Вспомните мой фильм «Так жить нельзя». Люди после его просмотра выходили и жгли свои партбилеты на площадях. Так что я никогда не был с коммунистами.

Что касается блока «Отечества», то я оказался в партии двух людей, которым безгранично доверял и которых уважаю до сих пор. Это Юрий Михайлович Лужков и Евгений Максимович Примаков. Они доказали делом, что они могут. Посмотрите на Москву и сравните, как она изменилась с советских времён. Вспомните те восемь месяцев, когда Примаков был премьером, учитывая, что он взял страну просто в катастрофическом состоянии после дефолта.

Конечно, кто-то из них мог и должен был стать президентом, если бы не началась позорная – вспомните этого мерзавца Доренко! – кампания. Вспомните, что он молол в своей программе – и что Примаков завтра умрёт, и что он живёт только на одних таблетках, и что у него вот такое бедро, даже схему показал, и что на Лужкова возбуждено сотни уголовных дел. Евгений Максимович до сих пор, слава Богу, жив-здоров, а Лужков выиграл у Доренко все суды.

– Прошло 15 лет, как вы сняли «Так жить нельзя». А как сегодня живём – так жить можно?

– А стало ещё хуже. Упаси Господи, чтобы я мечтал о возврате советских времён! Но в те годы мы же мечтали о другом, надеялись построить демократическую Россию, ради этого я и стал заниматься политикой. Но я же стал политиком не с приходом в думу, а с моих публицистических выступлений в газетах, с моих документальных фильмов.

Чем стало хуже сегодня? Мы построили криминальную страну. Мы думали, что совершаем демократическую революцию, а совершили криминальную. Нужно помнить историю: революции задумывают романтики, совершают фанатики, а её плодами пользуются негодяи. Плодами демократической революции 1985-1991 годов воспользовались негодяи, а после буржуазного переворота 1991 года страной стали править вообще жулики. Помните мгновенное обогащение, убийства в начале 90-х олигархов, сколотивших миллиардные состояния в течение года? Страну просто разграбили.

– Недавно узнал, что бывшие партийные работники приравнены к госслужащим и получают соответствующую пенсию. В таком случае за что боролись в августе 1991 года? Что тогда вы защищали в Белом доме, если бывшие партфункционеры антинародной партии получают повышенную пенсию?

– Мы были одураченной публикой. Тогда мы освобождали путь ворам и жуликам.

– Это вы интеллигенцию называете одураченной публикой?

– Да это самая одураченная публика всегда.

– Что, и Ростропович с автоматом тоже зря стоял?

– Я с ним в своё время поспорил на ящик шампанского, что он будет стыдиться того, что защищал Ельцина. Потом мы встречались несколько раз, но разве он признается, что он делал это зря?

– Ради чего тогда погибли те трое парней?

– На них никто не нападал. Это они закрыли смотровые щели в танках и сами же под них попали. Может быть, они не были пьяными и обкуренными, но в это сложно поверить, потому что в те три дня все были выпившие. То, что их никто специально не давил, точно известно. Никакого геройства в этом нет, да и танки уходили от Белого дома в свою часть. Вы лучше вспомните следующий переворот – октябрь 1993 года. Вот тогда танки действительно шуровали по Белому дому.

– Для вас Руцкой, как и прежде, честный русский офицер?

– Конечно. Я и тогда душой был на его стороне.

– В ваших последних фильмах очень заметна прежде всего ваша гражданская позиция. Но у вас была замечательная экранизация «Тома Сойера». Не хотелось бы снять что-то похожее на ту романтику?

– Ну сколько можно было этим заниматься. Я же десять лет потратил на детское кино – «Приключения Робинзона Крузо», «Дети капитана Гранта», «Том Сойер», «Пираты ХХ века». Всё это было сделано для юношества. Свой вклад в воспитание подрастающего поколения я внёс, и этого достаточно. У меня много других идей, и мне хочется их осуществить.

– Недавно посмотрел по ТВ «Пиратов ХХ века». Если честно, после нынешних боевиков смотрел с улыбкой.

– На фоне современных боевиков он кажется изящной романтической картиной. Мне за него не стыдно, а вот от сегодняшних боевиков мутит.

Раньше я гордился сборами от своих картин, тем, что они пользовались успехом. Я гордился, что популярностью пользовались такие фильмы, как «Белое солнце пустыни», «Москва слезам не верит». Я был убежден, что у нас самая образованная, лучшая в мире публика.

– Которая теперь смотрит сериалы…

– Смотрит… Но вот сборы от сегодняшних картин меня не впечатляют. Сегодня кино делается для тинейджеров. Кто ходит в кино сегодня? Моя публика не ходит. В кино сегодня ходят тинейджеры и яппи – 35-40-летняя дурь. Мне совершенно не хочется для них работать. И меня совершенно не впечатляют все эти сборы от «Ночного дозора».

– Выходит, что ваша публика – это те, кому за 50?

– Нет. Просто моя публика на такое кино не ходит.

– Но ваш фильм «Благословите женщину» шёл в тех же кинотеатрах.

– И с треском провалился. Во-первых, не было денег на рекламу. Да и на молодежь он не произвёл никакого впечатления. В «Коммерсанте» прочитал рецензию их критика, он писал, что ему было смешно и что он смеялся весь фильм. Для них мой фильм – глупость, а для меня их кино – полная чушь.

– Вам сериалы нравятся?

– Тошнит от них. Я бы никогда не стал делать из «Благословите женщину» четыре серии для телевидения. Я потом 20 раз пожалел об этом, не надо было портить фильм.

Но если закончить вопрос о публике, то моя публика – это те люди, которые не разучились читать, которые воспитаны в советской школе, которые знают, например, об американской литературе больше, чем сами американцы. Моя публика в кино не ходит, потому что у неё, как правило, нет денег на посещение нынешнего кинотеатра. Для них противен сам запах этих кинотеатров, противны фильмы, которые там показывают, и противны жующие рядом поп-корн люди. Вот что-что, а поп-корн у меня никак не монтируется с представлением о кино. Ведь это кинотеатр! Слава Богу, что в театре и в консерватории пока не жуют поп-корн.

– Парадокс получается, Станислав Сергеевич. Кино ожило, народ в очереди стоит в кинотеатрах за билетом. А вы недовольны.

– Одновременно с этим в стране произошла культурная эстетическая революция, или абсолютная деградация. Теперь наша молодежь ничем не отличается от тупых американцев или накуренных голландцев. Даже, пожалуй, тупее и глупее.

– Что же вы хотите, если столько лет их учили смеяться над своей родиной.

– Что есть, то есть. Есть и опошление, и изолгание истории. Да что мы говорим о стране, которая позволяет по главному телевизионному каналу показывать фильмы, где американцы убивают русских и где русские показываются придурками. Вспомните хотя бы того пьяного русского космонавта с кувалдой и в шапке-ушанке в каком-то американском фильме! О каком чувстве родины можно говорить после этого? Кажется, ещё Пушкин говорил: «Уважение к минувшему – вот что отличает человека от дикаря»

.

– Как, по-вашему, почему тех, кто говорит об этом, тут же записывают в ретрограды или того хуже – в коммунисты?

– Меня всегда объявляли ретроградом. Наверное, после моих высказываний меня и можно записать в коммунисты, но это не так, они у меня отца отняли.

– Вы назвали интеллигенцию «самой одураченной публикой». Кому тогда можно верить простому человеку?

– Никому. Если бы у меня была надежда на армию, то я сказал бы, что на неё. Но её довели до такого состояния, что военные просто вынуждены побираться и воровать.

– Один ваш коллега по партии как-то сказал, что вы для него «нравственный ориентир».

– Я бы с ним не согласился. Но раз ему так кажется, то мне приятно. Не буду я себя так уж поносить.

– В 1991 году вам предлагали пост министра культуры. Почему отказались?

– Я не чиновник. Я подумал-подумал: «Ну какой из меня чиновник?» Работать в думе действующим политиком – это одно, а руководить отраслью – это совсем другое, это очень сложно. Кроме того, я знаю свой характер.

– Вы правда жалеете, что сделали фильм «Так жить нельзя»?

– Жалею. Потому что так, как сейчас, тоже жить нельзя. Я был убежден тогда, что горбачёвские реформы приведут к рождению новой демократической страны, а получилось то, что получилось. Поэтому потом я снял «Великую криминальную революцию». Этот фильм, кстати, до сих пор не показал ни один канал.

– Нынешний театр вы называете тусовочным, но, тем не менее, сами к нему неравнодушны. Поставленный вами спектакль «Контрольный выстрел» уже четыре года идёт в горьковском МХАТе. Недавно вы в «Школе современной пьесы» поставили спектакль.

– Я обожаю театр и делаю тот театр, который люблю.

«Контрольный выстрел» уже не актуален, да и развалился он уже весь. Там уже столько было вводов новых актёров, хотя был очень хороший коллектив. Пора бы спектакль снять с репертуара.

Сейчас я поставил другой спектакль – «Па-де-де». Он идёт полгода и с неизменным аншлагом.

– Вам нравится, что в Москве стало так много театров – от камерных и мастерских до академических?

– По-моему, в Москве немного лишнего получилось с театрами. Мы как-то пытались подсчитать, сколько же их в Москве? Штук триста получилось. Многовато. Но это процесс саморегулируемый.

– В какой сами ходите?

– Никуда не люблю ходить. Я не люблю сегодняшний театр. Иногда в Сатиру хожу, когда Ширвиндт позовёт, или в «Ленком». Не хожу, потому что боюсь тоски. Если становится скучно, то начинаешь смотреть на часы, ждать антракта.

– У вас есть своя студия «Вертикаль». Что-то снимаете сейчас?

– По заказу Первого канала сняли фильм, он называется «Рота». Но поскольку Федор Бондарчук снял «Девятую роту», нам придется придумать новое название. Снимаем фильм «Не хлебом единым» по роману Дудинцева. Деньги на него дали министерство культуры и правительство Москвы. На фоне современных фильмов с многомиллионными бюджетами мы снимаем за копейки. Это достойная работа, но в прокате фильм провалится. Мой зритель, как я уже сказал, в кино не ходит.

– Так, может, стоит тогда приглашать популярных актёров?

– У нас в съёмках и так достаточно «звёзд» занято. Талантливый и суперпопулярный Виктор Сухоруков, а Александр Розенбаум впервые сыграл драматическую роль. Но это ничего не изменит, потому что люди, которые приходят в кино, воспитаны на американском кино.

– Кому-то удаётся и без «звёзд» снимать кино, например Сокурову.

– А кто смотрит его фильмы? Он же в основном делает фильмы для западных фестивалей. Даже на отечественных кинофестивалях он не бывает. Однажды он обиделся на «Кинотавр» – его фильму дали не самый главный приз.

Мне, кстати, не понравились его фильмы ни про Ленина, ни про Гитлера. Я вообще не люблю, когда о великих личностях говорят на уровне анекдота. Эти фигуры, безусловно, великие люди, гении. Правда, гении злодейства.

– Наши артисты как-то быстро научились, подражая голливудским, рассказывать в гламурных журналах о своих нарядах, сколько они стоят, о своих машинах, дачах, роскошных квартирах. А вот Кира Муратова живёт в обычном старом доме.

– Я лично всю жизнь прожил в бараках, да не в таких, про которые пел Высоцкий, где «на 38 комнаток всего одна уборная», а где на восемь бараков одна уборная. Уже закончив университет и работая на казанском телевидении, я спал под столом.

Всю жизнь я мечтал о даче, никак не мог заработать на неё. Полгода назад она у меня появилась. Теперь, правда, из-за этого я по уши в долгах. Сижу и думаю, что бы такого замутить, чтобы заработать? Ко всему прочему снимаю картину, которая не приносит ни копейки доходов. Если бы мне платили хотя бы за «Место встречи…»

– Значит, кинофестивали – это просто красивая картинка?

– Конечно. Но ещё и деньги. Но только не в отношении Киры Муратовой.

Я, кстати, никогда не стремился ни к каким наградам и всячески пресекаю попытки представить меня к орденку. Мне не нужно звания «народного артиста России», потому что считаю, что это глупо и неприлично. Народный артист Франции Бельмондо – звучит?.. Мне ничего такого не надо.

– А вот Качалов не отказался.

– Попробовал бы он отказаться!

Новые Известия, 2005-04-24, Андрей Морозов