В 1766 году немецкие колонисты, прибывшие в Россию по приглашению Екатерины Великой, основали под городом Острогожском Воронежской гу-бернии село Рибенсдорф. Всего приехали туда примерно две с половиной сотни человек. Через век жителей в Рибенсдорфе было уже под две тысячи, в дефиците стала земля, с которой они снискивали себе на жизнь. С царского благоволения особо нуждавшимся разрешили выехать в другие губернии на свободные земли. Новые поселения назывались колонками. Эти колонки появились в основном на территории области Войска Донского – в Приазовье близ Таганрога, а также в Сибири и на севере современного Казахстана.
В селе Артюшкино Новохопёрского уезда (ныне Аннинского района) Воронежской губернии на берегу реки Токай был небольшой винокуренный завод. В 1908 году к его владельцу купцу Ивану Пафнутьеву явились рэкетиры из банды Дмитрия Грачёва, орудовавшей в Новохопёрском и Бобровском уездах. Разбойники были связаны с саратовским радикальным крылом партии социал-революционеров и входили в её боевую дружину. Этих местных робингудов иногда называли эсэрами-максималистами. Для нужд партии и для себя, разумеется, они грабили помещиков и прочих зажиточных людей. Были на их счету и убийства. От Пафнутьева под угрозой смерти и сожжения завода они потребовали тысячу рублей.
Иван Михайлович сделал вид, что испугался, пообещал на следующий день собрать нужную сумму, но успел послать конного гонца к становому в волостное село Ярки. Прибывшие из Новохопёрска жандармы на след рэкетиров не вышли, но по подозрению в связях с бандой арестовали нескольких артюшкинских мужиков. По суду их потом сослали в Северный край. Вскоре был отловлен и сам Дмитрий Грачёв, впоследствии повешенный по приговору суда.
Чтобы не испытывать в будущем судьбу, Пафнутьев решил избавиться от своего винокуренного завода и выставил его на продажу. На объявление откликнулись пять семейств колонистов из самого Рибенсдорфа и двух приазовских колонок. Семьи объединяли родство и одна фамилия – Шмунк. Главами семейств являлись четыре родных брата и их дядя. Братьев на русский лад звали Мартын Исаевич, Иван Исаевич, Гавриил Исаевич и Андрей Исаевич, а дядю – Иван Григорьевич. В метриках лютеранских церквей Рибенсдорфа и отпочковавшихся от этого села колонок их имена на немецком записаны так: братья – Martin, Johann, Gabriel, Andreas, у дяди – двойное имя Johann Georg.
Фамилия Шмунк (Schmunk) происходит от старонемецкого глагола schmunzeln и на русский переводится как «усмехаться» или «пересмеивать». Корни рода, к которому принадлежат эти колонисты, обнаружены на юго-западе нынешней Германии, в деревне Лаутерн, что существовала неподалёку от города Дармштадт. Там, в 1670-м, в один год родились Генрих Шмунк и его будущая жена Анна Кеслер. У них было одиннадцать детей. Один из сыновей, Иоганн, с супругой Анной Катариной отозвался, как и тысячи его соотечественников, на призыв императрицы Екатерины II ехать на жительство в Россию и записался в колонисты. Имена этой супружеской четы – в числе основателей села Рибенсдорф.
Став новыми владельцами – на паях – винокуренного завода, Шмунки (всего в Артюшкино приехало с детьми около тридцати человек) оказались людьми чрезвычайно трудолюбивыми. Они модернизировали винокурню, поставили 30-сильный паровой двигатель, допотопное оборудование для выгонки продукта заменили современными аппаратами бельгийской системы, посадили сады, купили или взяли в аренду земельные площади, на которых повели дело на культурной основе. На берегу реки Токай построили мансардные дома по пять – шесть комнат с лепными потолками, с окнами на улицу, что для захудалого Артюшкино было диковинкой.
Колонисты на новом месте жили, конечно же, своим миром, но от одно-сельчан нельзя было огородиться забором. Их хуторок являлся частью села, его крайней улицей с северной стороны. Метрах в трехстах стояла старенькая деревянная Николаевская церковь. В неё немцы, конечно, не заходили помолиться, потому как были лютеранами и строго соблюдали свою веру. Но с местным священником Иваном Андреевичем Романовским отношения установили добрые. Тот был заядлым садоводом-любителем, имел небольшой питомник фруктовых деревьев и плодово-ягодных кустарников. Отец Иоанн охотно консультировал новосёлов по части устройства сада, давал саженцы.
Когда прихожане шли на утреннюю молитву, то обращали внимание: немцы уже на ногах, хлопочут по хозяйству. Это были исключительно трудолюбивые и терпеливые люди, устраивавшие свою жизнь не на один день. Работать у них по найму стало считаться большой привилегией, за хорошую работу на заводе ли, в поле, немецком саду расчет следовал в срок и в полном объеме. Никаких оплат натурой – продукцией винокуренного завода – не производилось.
Фото сделано в 1917 году
С началом Первой мировой войны вместе с артюшкинцами воевать за царя и Отечество отправились и их немецкие односельчане. Так, из семьи Ивана Григорьевича Шмунка (тот, который дядя) в сентябре 1914 года солдатами стали сыновья Александр, Андрей и Иоганн. Вместе с коренными артюшкинцами Николаем Турцевым, Гаврилой и Петром Фроловыми их определили в 28-й Полоцкий полк 7-й пехотной дивизии, формированной в Воронеже.
Дивизия неплохо показала себя в осенней кампании первого года войны. Она в составе Юго-Западного фронта сражалась с австро-венгерскими вой-сками в Закарпатье, участвовала, в частности, в Галицийской битве, завершившейся победой русского оружия. Но на польском театре военных действий дела обстояли похуже. Зимой пятнадцатого года в позиционных боях под Лазиской и Равой Александр Шмунк, Николай Турцев и Петр Фролов получили ранения.
Про Александра Шмунка известно, что он долго лечился в дивизионном лазарете. На последнем этапе выздоровления был привлечён к уходу за госпитальными страдальцами. Однажды его усердие заметил главный врач 7-й пехотной дивизии Мендель и распорядился направить на фельдшерские курсы. В должности ротного фельдшера Александр дослуживал до конца войны, после чего возвратился домой, в Артюшкино.
А вот братьям его попали в плен.
Старший унтер-офицер Андрей Шмунк пять лет бедствовал в концлагере на родине своих германских предков – в городе Кассель. Лишь в 1920-м вернулся в Артюшкино к жене Кларе и трём дочерям.
Унтер-офицер Иоганн Шмунк мыкал нужду в концлагере при венгерском городе Дебрецен. Надо заметить, что в те времена с пленными обращались иначе, чем в годы Второй мировой. Конечно, и работой изнуряли, и кормили не кундюбами. Строжайше каралось всякое сопротивление. Но, при всём ужасе рабского положения, за послушание имелись и некоторые поблажки – книги, , самодеятельные театральные спектакли и концерты, выставки поделок, лагерные газеты, игра в шахматы и прочее виды досуга. Можно было, в порядке особого исключения, получить увольнение в город. Видимо, Иоганну и трём его русским товарищам по неволе удалось заработать у супостата увольнительные и сфотографироваться.
Но не исключён постановочный, пропагандистский характер снимка – мол, смотрите, как тут, «у них» пленным хорошо живётся.
Фотография датирована 1917-м годом, оформлена в виде почтовой открытки. На ней указано место съёмки – фотоателье в Дебрецене. Есть место для письма. Что интересно. В селе Артюшкино тогда не было почтового отделения. Корреспонденция приходила на ближайшую к селу железнодорожную станцию Абрамовка Юго-Восточной железной дороги. Сюда и отправил на имя отца своё фотопослание узник лагеря . написав с ошибками по-русски адрес:
«Воронежская губер. станцй Абрамовка нова Хаперскаго уъезда. Ивану Григоревичу Шмункъ».
От Абрамовки до Артюшкино, не указанного в адресе, – двадцать километров. И, тем не менее, письмо нашло адресата. Текст самого письма, адресованного супруге, написан по-немецки. Приблизительно перевести его можно так:
«Любимая жена Катарина, твой верный муж Иоганн отправляет тебе фотокарточку с тремя товарищами. Спешу успеть к Рождеству и Новолетию. Когда ты получишь карточку, знай – я живу светлой надеждой на возвращение домой. Крепко целую тебя и детей наших Андреаса, Луизу, Матильду, Лею и крошку Элизабет. Молюсь за вас и вы молитесь за меня. Твой верный муж Иоганн».
Не все артюшкинцы вернулись домой с фронтов империалистической войны. Кто погиб от пули, кто от разрыва фугаса, кто от удушливого газа, кто умер от тифа. В списке печали и скорби – добрая сотня фамилий. Среди оплаканных горючими слезами был ещё один артюшкинский немец — Иван Исаевич Шмунк, младший из братьев-совладельцев винзавода. Он погиб и нашёл упокой на территории современной Польши. Ему было двадцать семь лет; на руках у вдовы Кристины, урожденной Богер, остался маленький Исаак — первый ребёнок немецких поселенцев, родившийся в Артюшкино.
В одном полку с погибшим воевал артюшкинец Сергей Каменев. По его рассказам этот Иван Шмунк был отчаюгой, вражьей пули не боялся, был весельчак и балагур, любил разыгрывать товарищей. Вот такой был пересмешник…
После революции винокуренный завод Шмунков национализировали, однако новая власть ума ему не дала. На ворота повесили большой амбарный замок, а бывших теперь уже владельцев обязали охранять описанное уездными властями заводское имущество. В 1926-м немцы дружно покинули село, распродав по дешёвке дома. Завод быстренько растащила местная голытьба.
Выехали немцы из села Артюшкино в неизвестном направлении. Однако, лет десять назад мне, автору этих заметок, удалось выяснить их судьбу. Из наших краёв, с берегов Токая, они в поисках лучшей доли отправились в Ставрополье (тогда этот регион назывался Орджоникидзевским краем), где на реке Зеленчук были хутора-колонки немецких колонистов – выходцев из материнского села Рибенсдорф. Там, вместе с соплеменниками, создали и скоро вывели в передовые колхоз «Колосья», отстроились. Любопытная деталь: советская власть позволяла делопроизводство в «Колосьях» вести на немецком языке. На немецком велось и преподавание в местной начальной школе.
Но завистливые люди – они есть в каждой национальности – начали писать на Шмунков доносы. На общем собрании зачитали запрошенную из Артюшкинского сельского Совета справку: такие-то и такие имели там винзавод, 600 десятин земли, нанимали батраков… В общем, раскулачили «затаившихся буржуев» и в 1935 году их, осужденных по «социальному признаку», сослали на жительство в голую степь на границе с Калмыкией. И там этот народец высочайшего трудолюбия не покорился судьбе – через пару лет на новом месте заколосились поля, зацвели цветы в палисадниках.
И – снова испытания. Некий человек, в бумагах известных органов указанный как «осведомитель Ястребок», донёс о разговорчиках, что вели меж собой и в присутствии колхозников ветераны империалистической войны братья Александр, Андрей и Иоганн Шмунки, да примкнувшие к ним Богер, Кох и русский человек по фамилии Семёнов. Недовольны, мол, жизнью, клевещут по-немецки и по-русски на советскую власть, опошляют колхозное строительство.
Из этой группы «врагов народа» чудом уцелел только Иоганн Шмунк – тот самый бравый унтер, который сидит на снимке при усах и с книгой. Следователь, между прочим, допытывался у него, почему тот не остался на «той стороне», раз немец, почему не перебрался на свою историческую родину. Подследственный отвечал, что он хоть и немец по крови, но был подданным Российской Империи, что давал клятву на верность царю и Отечеству, что всей душой денно и нощно чаял о возвращения уже в Советскую Россию, домой, в семью. Ещё интересовался следователь, не имел ли Иоганн контактов с представителями германской разведки, не давались ли ему перед возвращением из плена каких-нибудь секретных заданий. Иоганна отпустили «за недостаточностью улик».
А братьев его, Александра и Андрея, Богера с Кохом и Семёновым осудила «тройка» по широкозахватной статье 58 тогдашнего Уголовного Кодекса РСФСР. Их расстреляли осенью 1937-го в подвале ближайшей тюрьмы. Кстати, компанию им составил и тот самый «Ястребок».
В начале Великой Отечественной советских граждан немецкой национальности на всякий случай депортировали подальше от фронта. Например, жителей села Рибенсдорф отправили в Новосибирскую область, из колонок юга России — в Казахстан, Киргизию. Нашим Шмункам досталось спецпоселение в районе Семипалатинска. Там и жили они после Великой Отечественной – на окраине известного ядерного полигона, в зоне радиоактивных ветров.
В 1990-е годы многие потомки артюшкинских немцев эмигрировали из Казахстана в Германию. Среди уехавших на родину предков была и семья внука Иоганна — Ивана. Он и увёз с собой домашнюю реликвию: фотографию, сделанную в венгерском плену в 1917 году.
С Иваном-внуком я связывался по телефону и переписывался в социальных сетях. От него узнал, что дед умер в Казахстане в 1959 году. Он часто рассказывал внуку про жизнь в Артюшкино, про реку Токай, где ловились пескари, лини, щуки и сомы, «у которых голова с ведро». И ещё про то, как в венгерском плену во сне услышал перезвон колоколов, а на колокольне привиделся артюшкинский православный поп Иоанн, жестами звавший к себе его, лютеранина Иоганна.
Сон оказался вещим: утром объявили об окончании неволи.
Виталий ЖИХАРЕВ