АРКАДИЙ МАКАРОВ. «ПТИЦА-РАДОСТЬ». «НА ТОЙ СТОРОНЕ»

(ПИСАТЕЛЯ И ДРУГА ВСПОМИНАЯ)

Сегодня в интернете о поэте, прозаике, переводчике Аркадии Васильевиче Макарове можно прочитать, что родился он 2 марта 1940 года в районном центре Бондари Тамбовской области. После десятилетки работал на комсомольских стройках. До призыва в армию успел освоить специальности такелажника, слесаря-монтажника, электросварщика. Армейскую службу проходил в Группе советских войск в Германии. Высшее образование получил в 1971 году в Тамбовском институте химического машиностроения (по специальности инженер-механик). После учёбы в вузе много лет трудился на инженерно-технических должностях в монтажных организациях строительной отрасли. Был мастером производственного обучения и преподавателем в профессионально-техническом училище, где успешно передавал свой огромный опыт молодой рабочей смене.

С 1955 года начал печатать свои стихи в газетах и через какое-то время (после армии и учёбы в институте) выпустил несколько поэтических сборников, а вслед за ними и ряд книг талантливой, проникновенной прозы. Его произведения охотно печатали известные журналы «Роман-газета», «Аврора», «Наш современник», «Российский колокол», «Подъём», «Бельские просторы», альманахи и сборники Воронежа, Тамбова, Вологды и Москвы, «Литературная газета» и «Литературная Россия… В материалах о нём говорится, что дебютными сборниками стали «Ночная смена» и «Птица-радость». К сегодняшнему дню библиографию прозаика и поэта составляет довольно большой перечень произведений – почти двадцать пять книг. Среди них отдельными изданиями выходили романы «Догони своё время», «Не взывай к справедливости Господа», «Парковая зона», «На той стороне» и другие произведения, художественный уровень которых свидетельствует о высоком таланте их автора. Многие книги его выходили в Воронеже ещё до того, как он переехал в наш город из Тамбова в 2007 году.

Член Союза писателей России (с 1992), Аркадий Макаров был лауреатом престижных литературных премий, в том числе всероссийских: им. Е. Баратынского, премии «Мастер», «Национальное возрождение Руси», премия (с дипломом 1-й степени) за литературное творчество к 60-летию Победы…

Недавно в биографии Аркадия Васильевича Макарова добавилась строчка, что этот одарённейший русский писатель умер 20 апреля 2025 года…

Так случилось, что ничего из вышеперечисленного ранней осенью 2014 года я не знал. Именно тогда с Аркадием меня познакомил мой друг – воронежский поэт Володя Шуваев. Сидели, помнится, вместе долго и судачили за жизнь, делились впечатлениями о поэзии, писателях, катастрофических событиях в России и на Украине и, кажется, даже спорили о памятниках, появившихся в Воронеже, – Бунину, Платонову, Высоцкому, Есенину и Мандельштаму. А потом все читали свои стихи: Шуваев – из сборника «20-й век в стихах» и несколько новых, опубликованных в журнале «Берегиня» и «Евразийский форум», а Макаров, – по-моему, из сборников «Птица-радость» и «Два белых облака летели»… Стихи были замечательные, как и их авторы. В тот день и узнал я нового для меня человека и писателя – искреннего, принципиального, по-настоящему значительного и примагничивающего к себе сразу и навсегда. Он был от жизни народной, много повидавший, понявший и немало сделавший своими руками. Как и мой отец, Аркадий Васильевич был строителем, прошедшим путь от простого работяги до мастера и прораба, личностью ответственной и умеющей работать и вести за собой других, преодолевая тяготы и нелепости бытия, постоянно сопровождающие сложнейшую профессию строителя. У отца была ещё и музыка (баян и аккордеон), возникавшая в необычайно короткое свободное время; у Макарова – литература, для которой он удивительным образом находил нужные минуты и часы и в которой, безусловно, преуспел… Хорошо помню, как поведал он тогда о том, что в Белгороде должна скоро выйти его новая книга стихов и прозы, а Шуваев сообщил, что готовит для печати свою. Было много радости, света и солнца в той нашей сентябрьской встрече. И каких-то надежд… Володя своей новой книги не увидел (ушёл в ноябре). Собирал её, редактировал и выпускал я. А Аркадий через несколько месяцев на вечере, где мы вспоминали Шуваева, подписал мне вышедший сборник «На той стороне» со словами: «На память о незабываемой встрече земляку поэту и другу». Открываю её время от времени, погружаясь в жизнь дорогого человека, которого называю НАСТОЯЩИМ, в его мысли и движения души, запечатлённые в слове – талантливейшем и неповторимом.

Эта книга начинается так:

«Я из сказочной и славной Атлантиды, затонувшей под грузом собственных ошибок. Я из Советского Союза. Вряд ли когда в истории повторится то время, время великих достижений и великих людей.

Я из Советского Союза, и про это всё моё творчество. Писать начал очень рано, это были стихи о светлом настоящем и ещё более светлом будущем.

Первые публикации были для меня неожиданными. Ещё в пятом классе я увидел своё имя под очередным стихотворением, отправленном в редакцию местной газеты моим товарищем, тоже увлекающимся стихами. Его стихи отклонили, а мои напечатали. Вот было радости! На первый в своей жизни гонорар я купил сказочных конфет «Золотой ключик» и одарил ими весь класс. Конфет было столько много, что не хватило карманов, и остальную часть пришлось нести в горстях: тогда ещё не было полиэтиленовых пакетов, да и сам полиэтилен ещё не был изобретён. Славное время!

После школы, несмотря на безграничную любовь к литературе, я вошёл, как патрон, в обойму с громким названием «рабочий класс».

Рабочие тогда ещё не считались маргиналами в своей великой стране, и я до сих пор бесконечно горд, что когда-то принадлежал к этой касте.

Посмотрев знаменитый фильм «Высота» о монтажниках-высотниках, я, очертя голову, окунулся в эту «бучу», как говорил Маяковский, и гордо носил монтажный страховочный пояс, там, где носить было бы совсем не обязательно. Это были самые счастливые дни моей жизни!

Вообще-то моя судьба типична для парней того времени: школа, потом рабочая молодость, служба в Советской Армии и только потом учёба в институте. Всё получилось в точности и со мной. После школы я работал на «Великих» стройках. А стройки были действительно великими. Мы тогда создавали Большую Химию страны. Так и писалось в газетах – «Большая Химия».

Армейскую службу я проходил в Германской Демократической Республике в качестве рядового вычислителя ракетной установки, один пуск которой мог опустить на дно Атлантического океана заносчивую Англию вместе с её Букингемским дворцом. Мы составляли расчётные формулы для быстроты и точности действия огневого взвода. С недавних пор такие подразделения, кажется, называются «научные роты».

После Армии – учёба в вечернем техническом институте, получение диплома инженера-механика химических производств и служба в монтажных организациях в должности мастера и производителя работ.

Всё это время я не оставлял, да и не мог оставить поэзию, – мою первую любовь. Я писал и публиковался в разных изданиях, стали выходить книги стихов, и я, перед самым уходом в небытие моей Атлантиды, был принят в Союз писателей. Чтобы вместе с ней не затонуть, я обратился к прозе. В центральных и региональных издательствах в последнее время у меня вышло несколько романов и повестей. Предлагаемые повествования – это всего лишь изменчивые блики на солнечной ряби океана под названием «Жизнь».

И ещё: в самом центре Воронежа есть заросшая вековыми деревьями, так называемая Литературная аллея. Место изумительной красоты и опрятности.

Открывает аллею памятник Ивану Саввичу Никитину, а замыкает её недавно поставленный Владимиру Семёновичу Высоцкому.

Два памятника – две судьбы…

Вот сидит, повесив тяжёлую голову в глубокой думе, поэт земли своей: руки на коленях, широкие ладони опущены, вид усталый – так сидят русские хлебопашцы в коротком отдыхе где-нибудь на пенёчке, – Иван Саввич Никитин.

Стою возле. Рука хочет дотянуться хотя бы до подошвы его ботинка, но тщетно. Высоко. На цыпочках не достанешь! Сидит, одетый в замшевую бронзу, с русской думой на челе. А русская дума о высоком, вечном. Некогда суесловить, разбрасывать слова…

На другом конце аллеи памятник Высоцкому. Хороший памятник. Нет, даже замечательный. …В ещё не потускневшей бронзе, по пояс обнажённый, со вскинутыми руками. В одной судорожно зажата с оборванными струнами гитара, другая ещё хранит вибрацию звуков – всё открыто, всё напоказ. Играют мускулы в бронзе. Праздник жизни! Свой парень, оторва! Можно подойти, потрогать его за плечо и спросить по-свойски: «Ну, как, Володя, сидишь?» И тут, кажется, услышишь в его такой знакомой ёрнической манере: «Сидю!»

Всё это я говорю не для того, чтобы умалить роль замечательного песнопевца и актёра Владимира Семёновича, а для того, чтобы понять разницу культуры…»

Аркадий Макаров                                                                             

 Дочери Тане

НА  ТОЙ  СТОРОНЕ

Перевозчик, водогрёбщик,

Парень молодой,

Перевези меня на ту сторону,

На ту сторону домой…

                             старая песня

ВМЕСТО ПРОЛОГА

«Ниоткуда, как мышиный шорох, вдруг возникла передо мной жизнь моего родителя, истинно русского человека, одна из ничем не примечательных пылинок в песочных часах, провалившаяся в чёрную бездну.

Возникла и тут же канула, как сорвавшаяся с ветки капля тихого предвечернего дождя.

Мой отец не сделал ничего примечательного в жизни: не открыл предел числового ряда, не изменял хода истории. Был – и нет. Как говорится, – «И сказок о них не расскажут, и песен о них не споют». Так, – травинка среди просторного луга под размашистой, неотвратимой косой времени: – вжик-вжик-вжик! Только лёгкая испарина на потемневшей стали, только резкий, как молния, отблеск отточенного жала. А неутомимый косарь всё идёт и идёт, и нет ему устали. Он всегда на ногах. Он всегда в деле. Убориста его коса, не сжалится, не промахнётся…

Кружит, кружит сбитая с толку пчела, пьяная от нектара жизни, и не понять ей – в чём дело? Что за порывистый ветер опрокинул навзничь её цветок? Она только что целовала бархатистые губы адониса, ан, нет его! Лишь пастушья сумка трясёт свои пожитки. Один лишь миг, и нет пастушьей сумки. Кудрявый клеверок поднял свою безрассудную голову, глядишь, и нет медоноса. Аникой-воином заступил дорогу иван-чай, но повалился грудью на матушку-землю, и вот он уже лежит, раздавленный тяжёлой поступью неумолимого косаря. Так было от веку, и так будет.

В человеческой судьбе всегда рядом – грустное и весёлое, добро и зло, драматизм и шутейность. Это как орёл и решка в золотом червонце, имя которому – жизнь.

В этой книге, документальной и художественной одновременно, через светлую печаль прошедшего времени, трагического в своей сути, я с горькой усмешкой отваживаюсь показать двуединство жизни, применяя шутейную, а кое-где и ёрническую формулу языка, чтобы рассказать о жизненных перипетиях родимого мне человека, близкого, в близком мне времени, иначе, как сказал Великий Классик: «Скушно жить на этом свете, господа».

Ещё: в некоторых эпизодах повести автор становится как будто соглядатаем действий своих героев, хотя в то время его и на свете-то не было!

Но это совсем не так, или вовсе не так – я был в жизни этих близких мне людей, как и они теперь находятся в моей жизни, хотя, увы, их уже нет в нашем мире…

Итак, вот он лежит на моей ладони золотой червонец, доставшийся мне в наследство от моих родителей, высвечивая в опускающихся сумерках осеннего ненастья…»

После такого вступления идут триста с лишним страниц пронзительной, самобытной, исповедальной, талантливейшей прозы, а за ней трогательные, искренние стихи, среди которых и те, которые Аркадий Макаров читал той памятной мне осенью 2014-го про «радость-птицу» и коней, рвущихся гулять на другом берегу, другой стороне. Так и звучат они во мне с несколькими другими, поэтом прочитанными.

Золотую радость-птицу по судьбе ищу-свищу:

Спрячу душу в рукавицу иль на волю отпущу.

А на воле ветер в поле! За рекою – благодать!

Потому и рвутся кони на тот берег погулять.

Наставляли дом и школа на великие дела…

Мы увидимся не скоро, захолустная дыра!

Кровь ударила по жилам. Зашумело в голове.

И подался я по жизни – рупь в кармане, два в уме.

Путь накатанный пологий, да душа ещё слепа,

Не понять ей, – где дорога, где окольная тропа.

Заблудился. Темень пала. Хлещут ветки по глазам.

Вспомнил – мама причитала: «Воротись, сынок, назад!»

Оглянулся… Под горою избы прячутся в траву…

Как я мог назвать дырою то, что родиной зову?

Свет прорезал тьму ночную. Лёг под ноги крест окна…

Дом кричит в трубу печную, где ветёлочка одна.

материал подготовил Владимир Межевитин