Имя Андрея Платонова скажет среднестатистическому “подготовленному” читателю куда меньше, чем имя Достоевского. Неподготовленному – вдвойне меньше. Удивительно, но даже литературоведы не имеют однозначного представления об этом загадочном феномене
В разных работах отмечают “загадку Платонова” и признают, что пока количество ответов на простой вопрос “о чем писатель?” только множится, причем чаще всего эти ответы друг другу противоречат. В статье речь пойдет не о биографических реалиях. Здесь мы постараемся ответить на другой вопрос. “Некуда жить, вот и думаешь в голову”, — говорит Чиклин – герой “Котлована”, самого известного платовновского произведения. Попытаемся понять, о чем думал и “куда жил” Андрей Платонов в своих художественных текстах.
Не нужно знакомиться со всем массивом его текстов, чтобы заметить, как необычно он пишет. Вот как описывает он, например, раскулачивание во время коллективизации в повести“Котлован”:
— Ну что ж, вы сделаете изо всей республики колхоз, а вся республика-то будет единоличным хозяйством!
У Чиклина захватило дыхание, он бросился к двери и открыл ее, чтоб видна была свобода.<…> Он отвернулся от рассудительного мужика, чтобы тот не участвовал в его преходящей скорби, которая касается лишь одного рабочего класса.
— Не твое дело, стервец! Мы можем царя назначить, когда нам полезно будет, и можем сшибить его одним вздохом… А ты — исчезни!
А. Антонов. Иллюстрация к повести «Котлован». Фото: nasledie-rus.ru
Здесь Чиклин перехватил мужика поперек и вынес его наружу, где бросил в снег, мужик от жадности не был женатым, расходуя всю свою плоть в скоплении имущества, в счастье надежности существования, и теперь не знал, что ему чувствовать.
— Ликвидировали?! — сказал он из снега. — Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек!
Можно ли сказать точно, каково отношение автора этого отрывка, если не к раскулачиванию в целом, то хотя бы к участникам описанной ситуации? На чье стороне правда: “кулака”, который одновременно и брошен в снег, и обвинен автором в жадности? Или вершащего кулацкую расправу Чиклина, которого рассуждение о несостоятельности коммунизма заставило заплакать, но не изменило ни его решимости, ни его позитивного настроя продолжать бить кулака? И что это за странное поведение человека, над которым только что произошло насилие: он “теперь не знал, что ему чувствовать”? Ведь очевидно, что лежа на снегу, находясь в экстремальной ситуации, человек не склонен к самоанализу.
А. Антонов. Иллюстрация к повести «Котлован». Фото: magisteria.ru
И такие странности встречаются у писателя ежечасно. Создается впечатление, что среди героев не только нет того, кому бы автор однозначно симпатизировал, но нет даже тех, которые встроились бы в логику повествования и что-то объяснили бы в ней. Возникает эффект поистине комический: многие любители Платонова говорят, что плачут над книгой, не понимая, о чем она, при этом указывая на одни и те же места.
Вот ещё один неоднозначный эпизод. На этот раз из драмы “Дураки на периферии”:
Милиционерша (не обрачиваясь). Слухаю, слухаю, аи вас не услышишь?
1-й крестьянин (с корнем). Так вот одно дело мы тебе изложили, как мы просим аннулировать наших жен, как заведенных в дореволюционный период. А теперь вот у меня какое дело… Ты слухаешь, аи нет?
Милиционерша. Слухаю-слухаю.
Герой этого эпизода просит развести его с женой на том основании, что брак был заключен до революции, а после нее начинается “новая жизнь”. Парадоксальная логика крестьянина никак не опровергается ни Милицонершей, ни автором.
А. Антонов. Иллюстрация к повести «Котлован». Фото: magisteria.ru
Литературоведы выдвигают множество предположений о том, как читать Платонова. Кто-то предлагает отталкиваться от аномалий языка, кто-то от религиозной символики, а кто-то от того, как работает писатель с культурными или политическими контекстами. Сейчас речь пойдет о двух подходах, которые, быть может, приблизят пытливых читателей к разгадке платоновской тайны.
Батюшка, вы поститесь? Платонов как анекдот
Одну из этих версий предложила Надежда Бабкина в статье о платоновской драме, фрагмент из которой уже был приведен. В Институте мировой литературы, где выпускается ПСС автора и идет активная работа по исследованию платоновского творчества, выходит альманах с характерным названием «Страна философов». Это настоящий клад для любителей писателя: здесь собираются статьи с научных конференций, в которых принимают участие платоноведы всего мира. Работу исследовательницы можно найти и прочитать в томе, посвященном драматургии.
Что она предлагает? Парадокс. Она утверждает, что платоновская пьеса “Дураки на периферии” – это анекдот. И, похоже, эту характеристику можно применить не только к конкретной драме, но и к текстам писателя, написанным в иных литературных формах.
Сцена из спектакля «Дураки на периферии» Воронежского Камерного театра. Фото: chambervrn.ru
Короткая смешная история – это только одно из значений анекдота. Анекдот в исконном смысле является очень сложным жанром, нагруженным множеством философских смыслов. В исконном значении анекдот показывает в абсурдном свете привычные вещи: они настолько устоялись в обществе, что ни у кого не вызывают сомнений. Такими вещами могут быть нормы поведения, нормы морали, логические суждения, да что угодно! Смех – не цель, а средство дискредитации общепринятого. Но важно не забывать: дискредитируя общепринятые нормы и суждения, анекдот не навязывает никаких альтернатив.
Вот случайный анекдот, найденный на просторах сети:
— Батюшка Никодим, вы поститесь? — Разумеется! С самого утра уже запостил три сообщения в Facebook!
Шутка батюшки оказалась возможной благодаря тому, что он притворился, будто неверно понял значение слова “поститься”. Таким образом, возникла смысловая структура, в которой сталкиваются два значения слова “поститься”, включающие традиционный смысл, то есть “держать пост”, и молодежный (в русском языке нет слова “поститься” в значении “оставлять посты в социальной сети”, однако молодежная аудитория моментально понимает, о чем идет речь). Сталкиваются и два человека, которым принадлежат эти разные смыслы: между ними возникает непонимание, благодаря которому можно говорить о шутке, анекдоте.
Сцена из спектакля «Дураки на периферии» Воронежского Камерного театра. Фото: pavelrudnev.livejournal.com
Но показав, что существуют два разных смысла слова “поститься”, анекдот ничего больше читателям не предоставил. То есть такой текст изначально не имел назидательной цели, он просто показал, что одно значение потенциально можно заменить другим и что из этого получится, и над этим можно посмеяться. А каков смысл того, что получилось и что вообще чувствовать к тому, что только что было мне, как читателю, показано, лежит вне компетенции анекдота.
Вот такой принцип анекдота избрал в драме “Дураки на периферии” писатель Платонов. В драме он изображает действительность середины 20-х гг., когда в центре социальной жизни стоял вопрос о разрешении абортов. Герои драмы действуют одновременно и в рамках своих интересов, и в рамках бюрократических установок. Фрагмент выше, в котором крестьяне просят у Милиционерши разрешение на развод, ссылаясь на политический лозунг – характерный пример такого поведения.
Сцена из спектакля «Дураки на периферии» Воронежского Камерного театра. Фото: ria.ru
Анекдотичность драмы состоит в том, что, подобно Батюшке Никодиму и его просителю, в драме “не понимают” друг друга две стороны человеческой жизни: естественная, связанная с браком и рождением детей, и бюрократическая, отраженная в реальной жизни на официальной бумаге. Именно поэтому, когда в конце драмы умирает младенец, от которого отказались все, в том числе и родные родители, смерть показана с помощью всего одной ремарки. Смерть новорожденного запросто можно пропустить, читая. Автор анекдота не может позволить себе вызывать у читателей жалость, а это случилось бы неминуемо, если бы он изобразил эту смерть, эту жизненную боль, напрямую.
Неостранение и нравственная самопроверка
Другой подход предлагает Ольга Меерсон – русская исследовательница, которая живет и работает в США. Ей не только принадлежит научная работа, в которой она сравнивает Платонова с Достоевским, но и активная помощь первому в Америке переводчику “Котлована” на русский язык.
Ключевое понятие, которое предлагает литературовед для расшифровки Платонова – неостранение. Оно возникает в противовес литературному приему остранения, изобретенному Виктором Шкловским, крупнейшим литературоведом начала 20-го века. Остраненение (не путаться с оТстранением!) – это такое изображение привычных вещей в литературе, будто они вдруг стали странными. Как будто их увидели заново, в первый раз.
Для более чёткой ясности, представьте, что вам необходимо рассказать другу о том, как вчера вы были на праздничном застолье. Едва ли вы будете объяснять в этом случае, что, войдя в комнату, попали в пространство, ограниченное четырьмя стенами, которые упираются в потолок и пол под прямыми углами. А ещё есть два окна, а в центре стоит праздничный стол, который состоит из столешницы и четырех ножек. Кому это может быть интересно? Однако если это праздничное застолье посвящено вам, и вы не были здесь несколько лет и, наконец, увидели родные стены, пол, потолок и любимый квадратный стол, то в таком случае неудивительно, что вы будете пересказывать долгожданную встречу в подробностях. Тогда вы невольно прибегаете к остранению: то, что давно вам знакомо, вы описываете так подробно, будто увидели это в первый раз.
А. Антонов. Иллюстрация к повести «Котлован». Фото: ru.pinterest.com
Неостранение – это противоположный ход: о чем-то странном, сверхъестественном, удивительном говорят так, будто это в порядке вещей.
Обесценивая и не замечая удивительного, маскируя ужасы жизни: смерть, страдания, беззакония под ничего не значащие.
Именно так, считает Меерсон, поступает в произведениях Андрей Платонов. В “Котловане”крестьяне мастерят себе гробы на будущее и спят в них. “Кулаков” сплавляют ранней весной на плотах, вниз по течению, отправляют на верную гибель. Ребенок в “Дураках на периферии”умирает. Важность всех этих эпизодов писатель намеренно скрывает, не делая все эти моменты драматичными. Они называются, словно факты, но их значимость не подчеркивается.
Перечитайте отрывок из “Котлована”, помещенный в начало данной статьи. Сколько тяжёлых, невыносимых вещей здесь происходит: насилие над человеком, лишение его имущества, но и внутренняя драма насильника. Не возникает ли у вас ощущение, что вся драматичность этого отрывка, связанная с размышлением о страшном историческом времени, как будто затушевана, сделана невидимой?..
А. Антонов. Иллюстрация к повести «Котлован». Фото: geometr.it
Для чего писателю пускаться в такие сложности? Меерсон считает, что все эти моменты неостранения – ловушки для читателей. Каждое из этих мест это не только тайна, но и нравственная проверка. Сможет ли читатель понять, что Чиклин поступает страшно, жестоко, дурно именно в ту минуту, когда бросает в снег неповинного человека? А кулак, которому больно, но который не говорит в тексте о своей боли? Сможет ли читатель увидеть её за описанием разговора о коммунизме? Сможет ли читатель Платонова разглядеть чужую беду, когда она не акцентирована и спрятана, или “прочитает мимо” неё?
Таков, как считает исследовательница, основной нерв прозы Андрея Платонова.
Автор: Маргарита Сметанина
P/S «Сволочь!» — резюмировал Иосиф Сталин, прочитав рассказ Андрея Платонова «Впрок». Эта ремарка на полях журнала «Красная новь» положила начало трагическим событиям в судьбе писателя.
…Далее был пленум Московской ассоциации пролетарских писателей, где Платонова с легкой руки Сталина объявили вражеским агентом и «кулацким писателем». Коллеги по цеху начали публиковать разгромные отзывы на платоновские произведения…