(к 120-летию Л.Ф. Зурова)
Первые же повести и рассказы Леонида Федоровича Зурова привлекли к нему внимание специалистов и собратьев по перу. Иван Алексеевич Бунин, отмечая незаурядный талант молодого писателя, настоятельно рекомендовал ему перебраться из Риги (где вышел первый зуровский сборник «Кадет» в Париж, обещая свою поддержку.
Среди многочисленных поклонников творчества Леонида Зурова (председателя парижского Союза российских писателей) оказалась и известнейшая писательница, поэтесса и литературный критик (лауреат нескольких престижнейших литературных премий) Зинаида Алексеевна Шаховская. С ней некоторые воронежские литературоведы переписывались до последнего времени. Часть её воспоминаний о Зурове предлагаем мы читателям в дни 120-летнего юбилея писателя:
«Лёню Зурова все любили. Да и трудно было его не любить. На Монпарнасе Леонид Зуров предстал как добрый русский молодец, высокий, румяный, сероглазый, русый, как бы прямо вступивший из древнего Пскова на парижский асфальт. Говорил он спокойно и благожелательно, в литературных склоках и интригах не участвовал, спокойно как будто шёл своей дорогой, не похожей на монпарнасскую. В сущности, был по своему литературному облику явлением единственным — отнюдь не модернистом, а продолжателем, как говорили, бунинской линии.
Это было не совсем так. Страстность и нетерпимость Бунина, творческое его богатство у Зурова отсутствовали, но была у него такая же любовь к старой России, особенно к истории Печерского края, такое же бережное отношение к русскому языку. К чужим мирам Зуров интереса не чувствовал — тогда как Бунин воспринимал и готические соборы, и пейзажи Прованса, и любовь цейлонского рикши, и смерть господина из Сан-Франциско, и древность Иудеи с острой прозорливостью.
Первая книга Зурова восхитила Бунина, увидевшего в молодом писателе «художника слова», кого-то совсем не схожего с литературной молодёжью тех лет. По поводу книги «Отчина», которая появилась в 1928 году, после длительной работы Зурова над архивами Псково-Печерской обители, Бунин написал: «Подлинный, настоящий художественный талант — именно художественный, а не литературный только, как это чаще всего бывает, много, по-моему, обещающий при всей своей молодости… Он мне пишет, что «Отчину» он писал «по обещанью»… Уже одно это прекрасно. Но и прекрасна сама книжка – на неё надо обратить особое внимание».
Так и попал Зуров в бунинскую орбиту, много ему давшую, но и принесшую ему много тяжёлого. Как Злобин к Мережковским, Зуров до смерти был прикован к Буниным и уйти ему, и в переносном, и в прямом смысле слова, было некуда, хотя он как будто бы и пытался.
О прошлом своем Зуров говорил мало. Судя по его книгам, вероятно, он участвовал совсем молодым в Гражданской войне, говорили, что был ранен. Интересовался археологией, древними русскими памятниками (крест над могилой Буниных в Сент-Женевьев сделан Бенуа по зарисовке Зурова с древнего памятника). Уже позднее, в Шотландии, произвел ценное исследование о предках Лермонтова — был добрым тружеником всего, что ни принимал. Писал же трудно, ставя себе высокие требования…
Все же немногие «молодые», нашумевшие в те времена в Париже, оставили после себя такое, правда, не обширное, но законченное литературное наследство, как Зуров. Пять книг: «Кадет», «Поле», «Древний путь», «Марьянка», «Отчина»…
Несмотря на цветущий вид, Зуров здоровьем не отличался. Сперва обнаружилась лёгочная слабость, затем, позднее, после войны, – нервная болезнь, с периодическими улучшениями или ухудшениями. После смерти Ивана Алексеевича, не будь Веры Николаевны Буниной, не будь помощи Литературного фонда и верных друзей Лени – Натальи Борисовны Соллогуб, Милицы Эдуардовны Грин, Софьи Прегель, да и нескольких других, – Зуров бы прямо умер с голоду. Был у него возможный выход – вернуться в Россию, куда его приглашали… и никто его от такого шага не отговаривал. Но сам Зуров на это пойти не мог. Посещения его советскими эмиссарами, все старающимися что-то от него выудить из оставшегося у него бунинского архива, мучили его беспредельно и вызывали у него подозрения…
Я никогда не слышала от него ни одного плохого слова о Бунине или Вере Николаевне, ни упрека, ни намека на что-либо из тайн их личной жизни. Наоборот, до самой своей смерти Лёня Зуров, казалось, жил только для того, чтобы память о Буниных ничем не была омрачена.
С какой готовностью он принял моё приглашение прийти в русскую секцию французского радио, поговорить со мною о Бунине, как прекрасно передал он сцену, происшедшую в Грассе во время посещения Бунина Андре Жидом. Жид защищал Достоевского – Бунин, в красном шелковом халате, с тюбетейкой на голове, с ним спорил. Наконец Жид сказал: «А ваш Толстой просто скучно пишет». Тут Иван Алексеевич вскочил, схватил хлебный нож, лежавший на столе, и «как половец» ринулся на Жида, изображая убийство, – сцена была незабываемой. С такой же готовностью и волнением Зуров собрал для номера «P.M.» (газета «Русская мысль», редактируемая З. Шаховской), посвящённого столетию со дня рождения Бунина, фотографии из своего архива.
После смерти Веры Николаевны Зуров смог остаться в части квартиры, ими занимаемой. У него было две комнаты… Зуров пытался разобрать оставшийся у него архив, пытался писать, переделывая каждую фразу, начиная всё заново, переделывая опять…
Душеприказчицей своей он назначил Милицу Грин – и лучше найти, право, бы не мог. Благодаря Милице Грин мы ознакомились с дневниками И.А. Бунина, и легко себе представить, как много пришлось ей потрудиться.
Над могилой Зурова, в русском некрополе Сент-Женевьев, растет берёзка. Может быть, в Псково-Печерской обители живёт ещё какой-нибудь инок, его знавший, и молится об упокоении автора «Отчины».
P.S. Сегодняшние кинематографисты стараются изо всех сил придавать известным личностям прошлого модный скандальный «привкус». Преуспевает в этом и телевидение. Хочется же, чтобы эти фантазии не доминировали над главным смыслом и реалиями истории. Потому так для нас ценны факты и свидетельства очевидцев-современников, таких, как Зинаида Шаховская, которая говорит только о том, что хорошо знает, без эпатажа и надуманных «драматургических наворотов»…
Конечно, помимо этого портрета Зурова, принадлежащего Шаховской, существуют и другие воспоминания людей, знавших Бунина, современников и, наконец, письма самого Ивана Алексеевича, говорившего о том, что жить под одной крышей двум писателям, находившимся в разных возрастных и статусных категориях, было очень непросто. Случались разногласия, выяснения отношений и даже скандалы, тем более что жизнь семьи в военное и послевоенное время была очень тяжёлой. В некоторых письмах Бунин пишет о том, что выставить Зурова за дверь ему мешает только то, что тот живёт у них на правах сына, к которому привязана Вера Николаевна, детей любящая, но так и не ставшая, к сожалению, матерью в виду сложившихся обстоятельств… Тем не менее, судьбе было угодно связать Леонида Зурова с бунинской семьёй. У наших читателей есть повод познакомиться с зуровским творчеством и биографией, переплетённой с жизнью Ивана Алексеевича Бунина.
подготовил Владимир Межевитин