Уход из жизни одного из известнейших режиссёров театра и кино Марка Анатольевича Захарова стал невосполнимой потерей для отечественного искусства и ещё одним веским поводом для разговора о положении дел в российской культуре и личностях, влияющих на сознание миллионов людей. Марка Захарова провожали в последний путь тысячи поклонников его таланта в Москве и, конечно же, мысленно присоединялись к ним все, кто знал замечательные картины режиссёра и записанные «на плёнки» спектакли Театра Ленинского комсомола (которым он руководил с 1973 года), переименованного в 1990-м (времени начавшегося крушения Великой Советской страны) в сокращённое, не всем уже сегодня понятное, «Ленком».
В дни прощания с незаурядным мастером Центральное телевидение (на котором он сделал ряд незабываемых работ) показывало его фильмы и передачи о нём, в которых он появлялся, вызывая у зрителей закономерный интерес, а также естественные в подобных случаях чувства сожаления и горечи утраты.
Вспоминали на телевизионных каналах его сценические и экранные опыты, репетиции, значимые этапы и эпизоды жизни, хождение в депутаты Верховного Совета, активное принятие им горбачёвской перестройки и «гласности», ельцинско-гайдаровских реформ, прихода к власти Путина и, как водится ныне, борьбу режиссёра с цензурой и «несносными, зловредными» чиновниками в «страшные советские времена», а также его скандальное, перед телекамерами, сжигание партийного билета КПСС (им полученного в 1973-м). Но, конечно же, при всём том предпочли не приводить его слова, комментирующие эпатажный поступок через несколько лет, где он заявил, что «это было претенциозно и как-то недостойно разумного человека»…
Не говорили и о любопытнейшей книге Марка Захарова «Контакты на разных уровнях», вышедшей солидным тиражом в 1988 году, о престижнейшей Государственной премии СССР (вручённой ему в 1987-м) и о том, что он с 1978 года преподавал режиссуру в легендарном столичном ГИТИСе и что руководителем московского театра стал, не имея режиссёрского диплома, после всего лишь нескольких спорных и нашумевших постановок, а все свои полюбившиеся многочисленной публике фильмы создал во времена «коварного советского режима», после падения которого не смог уже снять ничего.
Всё это было понятно и, к сожалению, предсказуемо для эпохи «свободы слова» и антисоветизма, при которой в «демократических» СМИ не принято отзываться с благодарностью о периоде грандиозных свершений и побед страны, остановившей фашизм и добившейся невероятных успехов в науке, промышленности, культуре и искусстве, первой запустевшей человека в космос и несколько десятилетий являющейся гарантом мира на земле!
Всякий раз, слушая модные теперь антисоветские стенания, игнорирующие нынешнее катастрофическое положение России, даже в дни прощания с уникальным художником вспоминались не его противоречивые и наивные политические откровения, напоминающие нам о ГУЛАГЕ, сталинизме и «ужасах» коммунистической идеологии, а почему-то слова самых разных людей, с высказываниями режиссёра контрастирующие…
Тут были и рассуждения Чехова об интеллигенции рубежа 19 – 20 веков:
«Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую; не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр. Я верую в отдельных людей. Я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям – интеллигенты они или мужики, – в них сила, хотя их мало…»
«Мужики однообразны очень, неразвиты, грязно живут, а с интеллигенцией трудно ладить. Она утомляет. Все они, наши добрые знакомые, мелко мыслят, мелко чувствуют и не видят дальше своего носа – просто-напросто глупы. А те, которые поумнее и покрупнее, истеричны, заедены анализом, рефлексом…»
…и говорящего о времени сегодняшнем физика, Нобелевского лауреата Жореса Алфёрова:
«Бывший средний класс – миллионы инженеров, научных сотрудников, заводских специалистов – лишился привычной сферы деятельности, превратился в челноков, занялся мелким бизнесом и спекуляцией с одной целью: свести концы с концами. В России резко выросла смертность, и не по демографическим причинам, как нам пытались внушить, а вследствие реформ и сокращения срока жизни… Мало того, что россиян стало меньше, – ухудшилось и качество населения, имея в виду круг интересов, творческий потенциал, креативные способности. Всеобщий меркантилизм разъедает души людей. Для десятков миллионов людей главной стала проблема выживания, какого-то животного существования. Поистине удручающий итог…»
…и вторившего ему философа Александра Зиновьева, комментирующего 90-е и 2000-е годы:
«На карте России исчезли десятки тысяч деревень – вместе с населением! Здоровье и трудоспособность проигрываются на тысячах «зелёных» полей казино; стабилизационный фонд, заблаговременно переведённый в Америку, жиреет и пухнет, а русские люди роются в помойках…»
… и писательницы Татьяны Москвиной:
«Труба (нефтегазовая) прокормит только десять миллионов ртов – хорошо, до отвала прокормит. А народу в 10 раз больше. Что спрашивается в задаче?.. В задаче спрашивается: сколько лет уйдёт на создание великолепно отлаженной, огромной и всем довольной страны с компактным проживанием небольшого, гармонично развитого населения, без нелепой, больной, жалкой социалки? Сколько времени понадобится, чтоб одна десятая часть населения съела девять остальных?»
…и известного актёра, режиссёра и общественного деятеля Николая Губенко:
«Можно поздравить академиков, так называемых народных артистов, кинорежиссёров, музыкантов, попрыгунчиков телевидения: на их улице праздник. Только они не знают, кому подали руку. Они никогда не были разборчивыми, они своё сделали – предали народ, бесплатно учивший их в университетах и вузах искусства.
Они своё сделали!.. Сделали, как всегда, думая только о себе. И за это нет к ним уважения! Собственность – вот та «чечевичная похлёбка», за которую они продали народ…
За что благодарить этих бессердечных созерцателей людских страданий, этих праздных свидетелей кровавой борьбы, не принимающих участия в горестях своего народа? Прежде они выполняли задачи Политбюро ЦК КПСС, теперь они выполняют задачи другого политбюро… с задачей задушить, насколько возможно, мысль, превратить юношей в тупиц. Иными словами, лишить разума наше будущее, растоптать целомудрие, нести с экрана мещанскую чушь. Их задача одна – дать каждому взамен веры, закона, материальную выгоду, приказать народу: ˝Ешь и не смей думать!˝ Цель – отнять у человека мозг, оставить ему одно брюхо. Раньше социализм был их лучшим другом, они вдохновенно играли выдающихся полководцев, вождей, в кокошниках воспевали советскую действительность, прославляли молодогвардейцев, получая за это награды и привилегии. Теперь они получают то же, плюс недвижимость, банковские счета и право поцеловать взасос президента…
Теперь социализм – их великий враг, страшный суд, которого они боятся. Думали ли они когда-нибудь, что, собственно, содержится под этим словом «социализм»? Вряд ли. Социализм в серьёзном значении – наука, исследование вместо веры, понимание вместо послушания…
Наши киногерои променяли российское подданство на американское, приняв их невежественную, отвратительную, порочную, насильственную цивилизацию диктатуры денег за эталон. Эту-то цивилизацию нам и хотят привить вместо диктатуры совести…»
Вспоминались у театрального подъезда и телевизионного экрана даже откровения Олега Даля из его дневников конца 70-х, – тогда казавшиеся чрезмерными, а сегодня звучащие точно и как никогда актуально:
«…Засилье карликов. Суетность. Наглость и претенциозность.
Перевёртыши. Обман. Смещение акцентов. И всё это выдаётся за «новые взгляды». А внутри пустота и эгоизм, и себялюбие, и шаманство, и полная неспособность к самостоятельности…
Их «искусство» заключается в умении зеркально отразить собственные недостатки и всеми силами своего изощрённого ума сделать их достоинствами.
Строители собственных «я»!
Свою субъективность возводят во всемирную объективность.
Все силы тратятся не на постижение великой истины, а на подчинение этой истины своим корыстным целям.
За всем, что бы они не делали, стоит визг: «Посмотрите, какой я!..»
Режиссура, в подавляющем своём большинстве, узкомыслительна, но нагла и напориста…
Цинизм и опустошённость – вот что довлеет над психикой нового человека…
Какая же сволочь правит искусством. Нет, неверно, искусства остаётся всё меньше, да и править им легче, потому что в нём, внутри, такая же лживая и жадная сволочь…
Искусство выхолащивается из всех его видов, поэтому так легко посредственностям…»
Возникали в памяти и строчки из рассказа Валерия Золотухина, посвящённого выдающемуся режиссёру Анатолию Эфросу:
«Ему органически, физически стала противна всякая шумиха, театральщина, показуха на сцене, так называемая «острота форм». Он через всё это давно прошёл и оставил позади. Ему стоило огромных усилий, и здоровья в том числе, чтобы удержать нас в «Мизантропе» от поисков внешних эффектов и приспособлений. Всё внимание Анатолий Васильевич сосредоточил на актёре, на виртуозности диалога, на фантастических амплитудах монолога. И – никаких ошарашиваний зрителя… Я говорил ему: «Скучно!». Он отвечал: «Я не знаю, что такое скучно. В зале всегда найдётся три, пять, двадцать пять человек, которым это интересно. Вы развратили московскую публику. Да и Бронная, и другие театры много потрудились для этого. Публика стала ходить в театр, чтобы её чем-то ошарашивали, возбуждали, дразнили. А если публика этого не получала, то уходила неудовлетворённая и брюзжала: «Таганка стала не та» и т. д. Таганка начинала: был «Добрый человек»… Слова «сочетание острейшей формы с острейшим содержанием» имели смысл. Но довольно скоро Таганка поняла, что надо публике: чтоб было против начальства да позадиристей. А начальство – это власть, любая власть. И пошло – от политики к политиканству…»
Таким же Анатолий Васильевич был в искусстве. Никогда ни с кем, в отличие от иных, не заигрывал – ни с публикой, ни с критикой, ни с актёрами. Он хотел вернуть театру несуетную тишину и углублённость. Мы ему говорили: «Все искусства хороши, кроме скучного». Как, в сущности, это пошло! А Эфрос считал, что скучно может быть только неразвитой душе. Тарковского скучно смотреть с точки зрения массового зрителя, кассы. А развитой душе не скучно – она работает. Хватит ориентироваться на кассу, мы в этом достаточно преуспели…»
А когда вставали перед глазами сцены некоторых спектаклей столичных театров (а вместе с ними и «Ленкома»), в памяти всплывал страстный монолог талантливейшего ярославского режиссёра (выпускника ГИТИСовского курса Андрея Александровича Гончарова) Владимира Воронцова:
«Есть одно ужасное по смыслу слово – «девальвация». Оно означает медленное, незаметное уничтожение чего-то ранее существенного. Разрушение, разложение, распад… Тление.
Весь ужас в том, что это происходит не сразу, не вдруг, а медленно и незаметно. Процесс недоступен ни глазу, ни чувствам, ни сознанию. Как если вдруг мы внезапно уснём лет эдак на 20, а потом проснёмся и посмотрим на себя в зеркало. Что мы там обнаружим? Не ужаснёмся ли? Не зашевелятся ли волосы от увиденного?
А если не заснуть, если постепенно, не сразу, не вдруг – тогда всё нормально. Естественный процесс: никакой паники, никаких потрясений, всё как надо…
Я думаю: что мы потеряли за эти 20 (а то и все 30) лет, на которые не смогли уснуть, а потом проснуться и увидеть в зеркале своё изменившееся лицо?
Я давно не хожу в театр, потому что не выношу лжи. Но, слава Богу, сегодня, чтобы быть в курсе всей театральной жизни нашей Державы, совсем не обязательно вживую присутствовать на очередном похоронном ритуале: достаточно включить телевизор. Два десятка каналов что-нибудь вскользь сообщат о новых театральных шедеврах, а уж любимый интеллигенцией канал «Культура» четверть своего эфирного времени не преминёт посвятить театру.
557448 26.01.2010 26 января 2010 года. Художественный руководитель театра «Ленком» Марк Захаров в Московском художественном театре имени А. П. Чеxова на торжественном вечере, посвященном 150-летию со дня рождения А.П.Чехова «Наш Чехов». Михаил Климентьев / РИА Новости
Теперь появились новые выражения: «модный театр», «модный режиссёр». Кой чёрт они выражают? Ну, есть «модная обувь» – натирайте себе мозоли. Есть «модная причёска» – укладывайте свои волосы «вспять», не так, как предназначено им расти природой. Вставляйте в свои носы, губы, пупки и в разные интимные места пирсинги – и всё это укладывается в понятие «модно». Но театр, искусство?.. «Модный театр»! И продолжим: «модная любовь», «модная мать», «модная церковь»… Да-да, всё это из одного ряда. А уж если совсем по Станиславскому: «модная жизнь человеческого духа». Тьфу!.. Воистину, как у Сервантеса: «Все слова – от Бога, а хитросплетения слов – от Дьявола!».
Впрочем, зачем доказывать прописные истины? Я включаю канал «Культура». (К слову, есть такой короткий анекдот: «Кошмарный сон интеллигента – программа «Дом-2» на канале «Культура».) Так вот, там показывают юбилей одного некогда любимого да и поныне популярного московского театра. Пытаюсь смотреть Островского. Называется это зрелище «Гроза». Боже праведный! Избави душу от столь похабного, дилетантского юродства! Через пять минут выключаю – и могу снова жить, дышать чистым воздухом… Через два дня снова включаю родной канал «Культура». Тот же театр-юбиляр представляет «Вишнёвый сад». Здесь можно выдержать больше, минут 20. Дальше – трудно. Потому что одноклеточный автор, которого по-школярски разыгрывают эти маленькие клоуны – это не АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ! Неужели они этого не понимают?! Тем более что это совсем не маленькие клоуны, это очень хорошие, талантливые актёры! Некоторые из них легендарны, на них молилось поколение шестидесятых! Другие моложе, не менее талантливы!
Что же с нами стало? Это не девальвация? Тогда ЧТО ЭТО?..
Я не случайно начал с ужасного слова – «девальвация». Я не говорю о процессе разложения личности – это уже называется «деградация». А «девальвация» – разложение чего-то, существующего вне нас. Допустим, профессии. Профессии актёра. Режиссёра. Плотника, пекаря, хлебопашца.
Эта зараза готова выкосить всех. Но, Бог да не оставит их, мы говорим сейчас о Театре.
Я снова включаю канал «Культура». Я смотрю очередной спектакль – Гоголь, Чехов, Островский. Зачем их ставят? Не пупкиных, не фердыськиных, не козлодуевых? Почему-то к классике тянет… Что за напасть?
Я испытываю неистовое желание выключить телевизор, но продолжаю смотреть. И задавать себе вопросы. Нет, не им, которые там выхолащивают Островского, – себе, конечно. Я спрашиваю себя, себя самого и только себя, потому что знаю, что ни от кого не получу ответа на эти проклятые, мало кому сегодня нужные вопросы:
Где русская театральная Школа? Где эта неуёмная, бунтарская СИСТЕМА СТАНИСЛАВСКОГО, крушащая шаблоны и актёрские штампы, смывающая с подмостков и из закулисья завалы пошлости и театральной рутины? Где тот «Театр мужественной простоты» Немировича-Данченко, не терпящий духовной расслабленности?.. Где преданная проклятию, гонимая с подмостков СВЕРХзадача, главный двигатель энергетики артиста, бередящая его нервы, и где СКВОЗНОЕ ДЕЙСТВИЕ – путь, по которому пробирается окровавленная актёрская душа к своему предначертанному финалу? Где величайшее открытие русского театра XX века – ЗОНЫ МОЛЧАНИЯ, позволяющие нам слышать неуловимое, трепетное дыхание живого артиста? И где намертво связанный с этими зонами ВНУТРЕННИЙ МОНОЛОГ, с особой магнетической силой втягивающий нас беспощадно в оживающее на глазах пространство сцены? Где ВТОРОЙ ПЛАН роли, наполняющий театральное действие завораживающим таинством необъяснимой человеческой души? Где, наконец, само таинственное священнодействие театрального зрелища со всем его буйством и многоцветьем (избави Бог театр от дымогенераторов, лазерных лучей и прочей шоудури)?!
И ещё много, много… Где оно?.. Где?.. Где?
Есть ещё школьнопрописной завет великого русского артиста Щепкина, который помнит всякий первокурсник театральной школы: «Священнодействуй, или убирайся вон из театра!»
Что ж, мы не священнодействуем. И не убираемся вон. Мы привыкли жить так.
Просто так…
А может быть, я всего лишь ошибаюсь, и это вовсе не «девальвация», а только «деградация личностей».
Дай Бог, чтобы это не было ошибкой»…
Почему всё это приходило мне в голову, стоя у театрального подъезда траурного «Ленкома», а ещё раньше – траурного МХАТа, прощающегося с Олегом Табаковым, и Вахтанговского театра, где прощались с Юрием Любимовым, а затем у экрана телевизора, с которого звучали откровения ушедших кумиров (и показывались их спектакли и фильмы)?.. Потому, наверное, что такие понятия, как Память, Благодарность, Сострадание, Ответственность за своё дело и свои слова не должны, как представлялось, являться пустым звуком… И ещё потому, что более мудрых рассуждений (когда они говорят о политике и сегодняшней жизни) хотелось слышать от Мастеров сцены и кино, на вкусы и мировоззрение которых равнялись (и продолжают равняться) зрители нескольких поколений. Хотелось, чтобы политический кругозор и взгляд их на историю своей Великой страны был бы «дальше своего носа», с пониманием причинно-следственных связей событий прошлого и настоящего. С осознанием трагедий человеческих – не театральных, придуманных (с кривляющимися на потребу праздной московской публике персонажами), – а реальных, терзающих людей (обездоленных и униженных) вопиющими проблемами бытия каждодневно и ежечасно…
Владимир Межевитин