Казак на митинге у товарищей.

Памяти Анатолия Емельяновича Иконописцева посвящается…

Воспоминания из далёких 90-х годов прошлого столетия.

Осенью по центральному проспекту областного центра шествовала колонна однопартийцев Владимира Ленина в направлении площади, где должен был состояться очередной митинг протеста против губительных реформ президента Ельцина. Впереди несли, как икону, портрет вождя мирового пролетариата. В главе движения следовал оркестр, всё время фальшививший интернациональным исполнением, а так же местные коммунистические лидеры — функционеры, знаменосцы, молодые активисты-дружинники, офицеры-отставники и общественность (в подавляющем большинстве пенсионеры).
В стороне от движения революционных масс мирно брела бездомная толстая собака по кличке Муха. Была она чёрно-белая в окрасе, крупная в боках до безобразия, грязная в шерсти и всегда волочащая по земле огромное вымя кормящей матери своих щенков. В губернском городе её все узнавали, любили, не обижали и подкармливали недоеденным питанием из дорогих местных ресторанов. Муха отвечала взаимностью и преданностью людям. Она была добрая, отзывчивая и могла принимать подношения пастью прямо из рук. Каким уж чутьём она определяла общественные мероприятия, до сих пор это осталось неведомо местным краеведам. Но, только лишь забурлит перемещение людских колонн в центре города, она тут, как тут. Рядом со всеми и до конца общественного действа. Милиция её не трогала, коммунисты зачислили в свою партийную ячейку и часть взносов, по слухам, направляли на содержание животины. Особенностью поведения собачки Муха было то, что она не переносила спокойно шествия демократической тусовки. Стоило тем немногочисленным стайкам либералов появиться на Проспекте Революции, как она начинала громко лаять, скалиться, а то и просто вцепляться в ботинок какого-нибудь старого диссидента-шестидесятника Владимира Омельченко. Разумеется, деятели пятой колонны били собачку по голове фолиантами книг Солженицына, пинали ногами, отпугивали проклятиями известного русофоба Николая Сванидзе.
На площади народного протеста пёструю колонну уже поджидал грузовик с откинутыми кумачовыми бортами и динамиками усиления звука. Актив партийцев, взгромоздившись на него, «заводил пластинку», обличающих речей. Коммунист Георгий Костин был одним из первых. За ним следовало ленинское словоблудие тучного не погодам комсомольца Игоря Макарова и завершалось ритуальное гуру обличительной риторикой флегматичного Сергея Щербакова. Он, как правило, упирал распевно на слово: та-ва-ри-щщи. И далее его речь плавно вкладывалась в уши коммунистического электората. Приблизительно такой сценарий повторялся из митинга в митинг. Менялась, лишь, погода, даты, поводы, дежурившие в оцеплении милиционеры.
А тут, вдруг, было дано слово для выступления представителю казачества с графскими корнями (так он представлялся) Анатолию Иконописцеву. Он представился напыщенно, в полной форме хорунжия, с шашкой на боку и в пенсне на его дворянской переносице. Сверкая стёклами в толпу, гордо вскинув голову, Анатолий Емельянович в пафосном тоне произнёс:
— Господа!
— Какие мы вам господа, — послышались выкрики из толпы, — господ мы всех в семнадцатом году перестреляли!
— Гоните его с трибуны, буржуя недобитого, – неслось отовсюду, — ишь как загнул, где ты, морда белогвардейская тут господ увидел? Здесь собрались одни товарищи.
Неудачливый оратор ещё как-то пытался оправдываться с трибуны. В микрофон бросал посылы, что его не так поняли, не то подумали и, что он полностью солидарен со словом товарищ:
— Но жизнь не стоит на месте и мы все стали господами современной России, — пытался он переубедить пролетариев.
Куда там, толпа митингующих напирала на грузовик и, едва не перевернула его целиком с президиумом уличного сборища.
В этот момент единственная, кто заступился за Иконописцева, выступила собачка Муха. Она облаяла партийную прослойку впереди орущих товарищей и даже попыталась кого-то укусить за ногу. Её зубы клацнули и замкнулись мёртвой хваткой за костыль инвалида, «ветерана» труда, имеющего справку о подорванном психическом здоровье и местного проходимца Владимира Петровского.
Так, не произнеся ни единого слова, которое вынашивал для собравшихся, наш добрый в душе Анатолий Емельянович Иконописцев, был вынужден ретироваться с кумачового грузовика.
Собаку Муху коммунистическое руководство областного бюро решило наказать за проступок, порочащий идеалы солидарности с массами. Её сняли с довольствия, подвергли всеобщей обструкции и не пускали в дальнейшем к участию в митингах. С тех пор Муху уже никто и не видел. Последний раз её наблюдали лежащей и скучающей у памятника Ленину центральной площади города. Она, по-прежнему была добра ко всем и махала хвостиком, прощаясь навсегда и со-всеми.
Сергей Куницын.